Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

С Эрмелиной происходили чудеса с самого ее рождения, можно было бы подумать, что это ее призвание. И если к следующему году она не обретет дар речи, то ее поведут в святилище Сент-Анн-де-Бопре. Святая бабушка Иисуса Христа, совершив уже чудо, даровавшее девочке способность ходить, конечно, не откажет ей в умении разговаривать.

Мадам де Меркувиль спрашивала у графа де Пейрака, собирается ли он посетить свои карьеры на берегу залива Святого Лаврентия и может ли он прислать ей несколько мешков с гипсом, которого, говорят, там не меньше, чем угля.

Затем она приступила к рассказу о деле Элуа Маколе, которое их интересовало. Его никак не удавалось уладить, и скандал разгорался все сильнее. Старый охотник, некогда лишившийся скальпа, бродяга, ведший самую беспутную жизнь, женился на своей снохе Сидонии. Этот союз, заклейменный священнослужителями как кровосмешение, которое стало возможным только благодаря невежеству монаха-францисканца (мадам де Меркувиль, которая была весьма и весьма «за» иезуитов, не преминула заметить, что сыновья святого Франциска Ассизского возвели невежество в ранг добродетели), увенчался рождением двух близнецов — подумать только, и Сидония тоже! Бедняжка, она, видимо, себя не помнила от счастья, ведь ей пришлось столько страдать от мерзкого обращения сына Маколе, который, впрочем, явил неожиданную храбрость и погиб от рук ирокезов как герой.

Но в приходе Леви, где она жила, ее уже не любили. Никто не заговаривал с ней после свадьбы, и все дружно пророчили самую плачевную судьбу этим «ублюдкам старика».

— Хотелось бы мне знать, как наш Элуа перенес изгнание из города? спросила Анжелика Мадам де Меркувиль не скрыла от нее ничего. Элуа был отлучен от церкви дважды — как охотник, выменивающий у дикарей меха на водку, и как отец незаконнорожденных, появившихся на свет в результате кровосмешения. Но он не обратил на это внимания или же притворился, что ничего не замечает, потому что всю свою жизнь исповедовал именно такую философию. Он любил молодую женщину, которая любила его; теперь же, когда он «пристроил ее к делу» с двумя младенцами, она, возможно, не будет возражать, чтобы он вновь отправился на Великие озера за бобрами — ибо, чтобы там ни думал господин Кольбер, министр морского флота и колоний, он-то уютно сидел в своем кресле в Париже, а уж Элуа прекрасно знал, что одним ковырянием канадской земли семью прокормить невозможно.

Так он говорил совершенно открыто, и мадам де Меркувиль слышала это собственными ушами от него самого.

В письмах мадам де Меркувиль всегда присутствовало весьма любопытное сочетание сплетен, описаний разнообразных безделушек, деловых проектов, часто весьма основательных, и, наконец, сведений о свадьбах. Именно она сообщила Анжелике о судьбе девушек, которым они оказали покровительство, невест короля, привезенных мадам де Модрибур. Большинство из них благополучно вышли замуж.

И на этот раз председательница Братства Святого семейства говорила о возможной свадьбе, но, как она сразу же подчеркнула, свадьбе, касающейся ее весьма близко, ибо речь шла о черной рабыне и молочной сестре Перрин-Адель, с которой она никогда не разлучалась и которая согласилась последовать за ней даже в холодную Канаду, столь не похожую на их родную Мартинику. Сверх того, Перрин вырастила всех ее детей.

Во время пребывания графа и графини де Пейрак в Квебеке она прониклась нежными чувствами к их негру Куасси-Ба, и чувства эти оказались столь сильными, что она едва не зачахла, превратившись в тень самой себя и страшно взволновав окружающих. Наконец она во всем призналась своей хозяйке.

— Это, возможно, уладит наше дело, распрю между Сирики и Куасси-Ба из-за красавицы Пель, — заметил граф.

Он поднялся, чтобы пойти поговорить с Куасси-Ба, и обещал сам написать ответное послание для мадам де Меркувиль, что требовало немалых усилий.

Анжелика могла бы сделать коротенькую приписку, передавая горячие приветы и поцелуи всему семейству, а малышке Эрмелине — особенно. Ему не хотелось, чтобы она изнуряла себя тяжкой и долгой работой, ведь еще несколько дней назад ей казалось, что она никогда больше не сможет ни читать, ни писать.

Анжелика ответила сама только мадемуазель д'Урдан, благодаря за присланные книги и уверяя в своей неизменной дружбе. С величайшим удовольствием она перечитала прекрасное повествование о принцессе Клевской, но, конечно, с гораздо большим наслаждением внимала ему, слыша «божественный» голос бывшей чтицы королевы (Анжелика, зная, сколь чувствительна ее подруга к комплиментам такого рода, без колебаний употребила модное выражение «божественный»). К большому сожалению всех ее друзей, теперь, когда она вновь обрела здоровье и ей не нужно проводить целые дни в своей спальне, у нее почти не остается времени на эти долгие часы чтения вслух, столь памятные по прежним временам. С другой стороны, Анжелику чрезвычайно радует, что жизнь мадемуазель д' Урдан наполнилась новым смыслом: ее жизнерадостный нрав и любящее сердце принесли счастье господину Карлону, который, впрочем, его вполне заслужил.

Она так же горячо и на сей раз искренно поблагодарила за маленькую книжечку «Устав иезуитов», раскрывающую внутреннюю жизнь и нравы этого по-прежнему загадочного ордена. Мадемуазель д'Урдан всегда угадывала, в чем она нуждается, и поняла, как ей важно иметь исчерпывающие сведения о тех, кто принес ей в прошлом много страданий: ведь можно легко ошибиться относительно их намерений, если не знать, какие обязательства они принимают на себя, каким законам подчиняются, не смея их преступить, какие приказы выполняют совершенно беспрекословно и каковы, наконец, их цели, ради которых они готовы пойти на все, так что тщетны любые попытки заставить их свернуть в сторону.

Называя их не врагами, а противниками, она выразила полное согласие с мнением мадемуазель д'Урдан, что весьма разумно и предусмотрительно заранее готовиться к поединку с теми, кто жаждет нанести вам поражение, используя для этого все возможные средства, и в этом смысле книга эта может оказать неоценимую помощь — in petto [16], она сказала себе, что не менее важно изучить иезуитский устав, дабы отыскать изъяны и бреши в их броне и попытаться, в свою очередь, нанести им поражение, хотя оборонительная система иезуитов представлялась ей чрезвычайно прочной и надежно защищенной со всех сторон; вероятно, справиться с ней труднее, чем атаковать швейцарских наемников, выставивших вперед гигантские пики: об этом знаменитом каре, наводящем ужас на врагов и похожем на чудовищного ежа, свернувшегося на поле боя, ей рассказал Антин, швейцарский офицер из Вапассу.

Она умолчала о швейцарском каре в письме, хотя знала, что с мадемуазель д'Урдан можно вполне откровенно говорить об иезуитах.

О своих новостях Анжелика постаралась рассказать как можно короче, потому что нужно было еще обсудить с мадемуазель д'Урдан вопрос о пленнице-англичанке Джесси и предстояло для этого написать страницу, если не две, а она уже чувствовала усталость, и перо валилось из рук. Впрочем, у мадемуазель д'Урдан никогда не было детей, да и замужем она была так недолго, что вряд ли ее сильно заинтересовали бы подробности существования двух прелестных существ, не достигших еще и месяца.